Спорные вопросы и их разрешение

Как всегда и везде, когда какой-либо основополагающий закон сформулирован недостаточно качественно, или когда ряд потенциальных затруднений не урегулирован законом, в случае с престолонаследием возникло несколько дискуссионных вопросов и разных интерпретаций. Сторонники принца Лейнингенского утверждают на своём сайте, что «Все положения о наследовании Престола, Царствующем Императоре, Главе Императорского Дома были написаны крайне чётко, исключая двойное толкование»[1], но, к сожалению, это совершенно не так.

Что конкретно можно поставить в упрёк главе второй Основных законов Российской империи «О порядке наследия Престола» (ст. 25-39), а также другим статьям, имеющим отношение к престолонаследию (нпрм., ст. 64, 134, 183, 185)?

Во-первых, недостаточно ясно прописаны точные правила перехода по женским линиям (см. ниже), на что указывал ещё в конце XIX в. проф. Н.И. Лазаревский (см. Лазаревский 1898: 87). Отсюда множество случаев, когда правила, прописанные в Основных законах, понимаются неверно; разных трактовок соответствующих статей автор видел уже более полудюжины. Кроме проблемы интерпретации, необходимо отметить прямые умолчания в законе. Так, в Основных законах не говорится, какая линия при одинаковой степени родства приоритетна (например, между линией тёти и линией племянницы, см. ниже).

Во-вторых, вставленное в 1842 г. в ст. 31-33 слово «родоначальник» породило серьёзную проблему толкования. С одной стороны, логично считать выражение «Император-Родоначальник» относящимся конкретно к Павлу I (ибо соответствующие статьи все происходят из его Акта о престолонаследии 1797 г., а это выражение стоит ровно там, где в изначальном тексте Павел I имеет в виду конкретно себя). Но по мнению большинства писавших о престолонаследии авторов (проф. Коркунов, проф. Лазаревский, г-н Назаров, г-н Шайрян, и др.) из-за этого создаётся ряд несообразностей и нелогичных переходов, что приводит указанных авторов к довольно сложному выбору, когда под выражением «Император-Родоначальник» каждый раз приходится понимать разное лицо – последовательно отца, деда, прадеда и т.д. последне-царствовавшего, т.е., при призывании к престолу всё более дальних линий: Александра III, Александра II, Николая I и т.д. При этом ряд других исследователей (нпрм., проф. Сокольский, проф. Куплеваский…), наоборот, считали, что «Император-Родоначальник» означает всегда Павла I (с чем и автор настоящей статьи безусловно согласен, см. ниже). Отметим, сенатор Корево вообще проявил осторожность и не высказал своего мнения на эту тему.

В-третьих, в ст. 31 Основных законов выражение «последне-царствовавшего» может пониматься двояко: последне-царствовавшего из членов этой конкретной ветви, или же последне-царствовавшего вообще. Сравним интерпретацию проф. Лазаревского («Всякий раз, когда престол переходит в женские линии такого лица, в роду которого царствовали представители мужских линий, то первой призывается не старшая женская линия этого лица, а линия, ближайшая к последнему царствовавшему агнату этого рода», Лазаревский 1898: 87) и интерпретацию проф. Коркунова и г‑на Назарова, которые понимают ст. 31 именно как близость к последне-царствовавшему вообще – просто на основании того, что Павел I, с их точки зрения, явно имел в виду правило Erbtochter (т.е. выбор ближайшей к последне-царствовавшему родственницы), а не правило Regredienterbin (когда берётся в соображение первородство среди женщин, т.е. близость к основателю династии).

Автор провёл много времени над разрешением этого откровенно сложного вопроса, изучая разные точки зрения и делая сравнительный анализ Акта о престолонаследии 1797 г. и Основных законов в их окончательной редакции, и пришёл к однозначному выводу о том, что проф. Коркунов и его последователи ошибались по той причине, что исходили из того, что в намерение Павла I входил именно выбор системы Erbtochter[2], просто потому что классическая конституционная теория престолонаследия в случае перехода престола по женской линии выделяет лишь эти две системы (Erbtochter или Regredienterbin). Соответственно, это неизбежно заставило их ломать голову над выражением «Император-Родоначальник» (в котором любой непредвзятый аналитик видит именно Павла I и никого другого![3]), спорить о точном смысле слова «последне-царствовавшего», а также о правильной очерёдности переходов по женским линиям (нпрм., у проф. Коркунова сёстры последнего монарха идут после дочерей его родных – а затем двоюродных, троюродных и т.д. – братьев, тогда как г-н Назаров ставит их на более логичное место, после дочерей монарха (см. Назаров 2004: 199-200), а г‑н Алексеев вообще, кажется, не понимает, как отсчитываются и в праве, и в генеалогии степени родства, а предпочитает следовать своему собственному порядку – весьма стройному и, возможно, интеллектуально приемлемому, но совершенно не соответствующему Основным законам, а именно: сёстры, двоюродные сёстры, троюродные сёстры Николая II, затем то же для Александра III на поколение выше и т.д. (см. Алексеев 2012: 124-126); г-н Думин также совершает в своём аналогичном перечислении ошибку, поскольку после дочерей последне-царствовавшего переходит к сёстрам, тёткам и двоюродным бабушкам, но забывает почему-то о племянницах (см. Думин 1998: 256) и прочих женских потомках со стороны братьев, затем со стороны двоюродных братьев и т.д.). Воистину, недостаточно чёткая формулировка закона стала коварной ловушкой для не-юристов, да и для некоторых юристов.

Кроме того, проф. Коркунов сделал вывод (по твёрдому убеждению автора, совершенно ошибочный), что если понимать под выражением «Император-Родоначальник» только Павла I, то после дочерей последнего агната престол переходит «прямо в женское поколение великого князя Михаила Павловича» (что было бы, конечно, нелогично). Эта неверная трактовка Основных законов в указанной части почти никем[4] ранее не ставилась под сомнение – частично под влиянием авторитета доктора права и учёного проф. Коркунова, частично из-за того, что при обсуждении до 1960‑х этот вопрос имел исключительно доктринальный и академический, но не практический характер, а после 1960-х никто из достаточно компетентных юристов не озаботился глубоким анализом соответствующих фраз Акта 1797 г. и Основных законов, и различные авторы, не будучи специалистами конституционного права, просто воспроизводили позицию проф. Коркунова. Даже к.ю.н. и к.и.н. г-н Шайрян в своей кандидатской диссертации на эту тему (Шайрян 2014: 47-50), защищённой в 2015 г. в РУДН, только воспроизвёл, без какой-либо критической оценки, аргументацию проф. Коркунова и проф. Лазаревского (включая и странный вывод последнего о том, что якобы при понимании «Император-Родоначальник» как «Павел I», в роде каждого из сыновей Павла I наследовала бы лишь одна женская линия, исключая остальные женские линии каждого из этих родов).

Между тем достаточно вчитаться в точный текст Акта о престолонаследии 1797 г. (а затем и Основных законов Российской империи), чтобы утвердиться во мнении, что намерение Павла I было в действительности вполне прозрачным:

– обеспечить первородство по мужской линии и абсолютный приоритет мужчин перед женщинами,

– когда наследование по мужской линии становится невозможным ввиду полного отсутствия агнатов во всех ветвях, передать сначала престол старшей дочери (или потомству оной) последнего монарха, затем следующей дочери (или её потомству), и т.д.,

– когда и эти возможности исчерпаны, престол передаётся наиболее близкой родственнице к тому мужскому лицу, которое последним царствовало в старшей мужской ветви потомков Павла I, т.е. в роде Александра I (опять же, чтобы обеспечить первородство по мужской линии) и её потомству, затем следующей наиболее близкой родственнице (или заступающему её место) и т.д. до исчерпания всех вообще потомков этой ветви, которые соответствуют установленным законом критериям,

– затем перейти к следующей мужской ветви, т.е. к роду Вел. Кн. Константина Павловича, действуя аналогично, затем к роду следующего сына Павла I и т.д.,

– и лишь за исчерпанием всех мужских ветвей перейти, наконец, к родам дочерей Павла I.

В самом деле, если не сковывать себя традициями академических теорий, то становится очевидно, что в Основных законах (как и в Акте 1797 г.) «Император-Родоначальник» один – Павел I (т.е. без всякой двусмысленности различные мужские линии, о которых идёт речь, происходят конкретно от его детей Александра, Константина, Николая и Михаила), никакого перехода к потомству Вел. Кн. Михаила Павловича в обход различных женщин, более близких к Николаю II (о котором писал проф. Коркунов), не происходит: Павел I не выбрал систему Erbtochter в её классической форме, но не выбрал также и систему Regredienterbin, а изобрёл свою собственную (сам или частично под влиянием правил в каком-нибудь небольшом немецком княжестве, поскольку известно, что он несколько лет размышлял над этим вопросом и сравнивал различные установления, сказать точно невозможно).

Если бы выбранная система следовала обычному правилу Erbtochter, то после дочерей последнего императора и их потомства наследовали бы его сёстры и их потомство, затем племянницы – дочери его братьев (от старшего к младшему), затем тёти, кузины и т.д. Но совсем не это значится в Акте 1797 г. и в Основных законах, которые отдают приоритет женщине из рода старшего сына родоначальника (не старшей или наиболее близкой к родоначальнику женщине, а наиболее близкой к последнему монарху из этой конкретной ветви, пусть даже он правил сто лет назад[5]). И только несколько рутинное мышление университетского профессора позволило не увидеть, что на самом деле формулировки Павла I просто оригинальны и не следуют традиционной системе Erbtochter.

Помимо своего курса русского публичного права, проф. Коркунов опубликовал статью «Наши законы о престолонаследии», где повторяет те же неверные суждения и исходит из такой ложной предпосылки: «Порядок призыва к наследию престола женских поколений в каждом отдельном роде: в роде Николая I, его сыновей, его внуков, и т.д. должен быть тот же самый, что и в роде самого Павла I» (Коркунов 1898: 313), тогда как совсем не это значится чёрным по белому в Основных законах! Там же профессор писал: «Если под “императором-родоначальником” разуметь Павла I, то по пресечении потомства ближайшей родственницы последне-царствовавшего представителя мужских линий, престол должен перейти в женское поколение сыновей Павла I, Николая и Михаила, а потом в поколение его дочерей Екатерины, Марии, Анны, более же близкие женские поколения сыновей Александра III и Александра II и их дочерей останутся вовсе обойдёнными» (Коркунов 1898: 318). Опять-таки, вовсе не это следует из правил Павла I, закреплённых впоследствии в Основных законах.

Почему же за 120 лет эти ошибки проф. Коркунова почти никто[6] не увидел?

Вероятно, дело вот в чём. Два тома его трактата «Русское государственное право» – это более 1200 страниц. Мы говорим лишь о десятке строк из этих двух толстых томов; в 1890-1917 гг. мало кто в них вчитывался внимательно: переход престолонаследия по женским линиям был сугубо теоретическим и крайне второстепенным вопросом, ибо существовали несколько десятков агнатов и ничто не предвещало беды, тогда как императорская фамилия только разрасталась (вплоть до того, что экономный Александр III даже счёл необходимым ограничить права на титулы и на содержание некоторых второстепенных членов династии). И только в 1960-х, когда стало понятно, что агнаты, соответствующие всем правилам для потенциального вступления на престол, скоро все скончаются без легитимного потомства[7], этот вопрос приобрёл актуальность. Но поскольку ни один серьёзный юрист не занялся с тех пор темой престолонаследия[8], а сами живущие на тот момент агнаты Романовы просто довольствовались протестом по отношению к действиям Кирилловичей и не захотели определять потенциального наследника престола (следуя принципу т.н. непредрешенчества), последующий переход по женской линии (в 1989 г. или, по версии Кирилловичей, в 1992 г.) так и остался без должного внимания.

Что же точно говорит на этот счёт Павел I в Акте о престолонаследии 1797 г.? Когда агнатов больше нет, престол передаётся старшей дочери последнего монарха (или её мужскому, а затем женскому потомству, если она уже скончалась), далее точно так же следующей дочери и т.д. Когда всё потомство последнего императора иссякает, «наследство переходит в род старшего МОЕГО Сына» – т.е. Александра I, но вовсе не его дочерям, а 1) дочерям, 2) сёстрам и внучкам[9], 3) правнучкам, племянницам и тётям со стороны отца[10] и т.д. последнего монарха из потомства Александра I («в котором наследует ближняя Родственница последне-царствовавшего рода вышеупомянутого Сына МОЕГО»), и их потомству, затем точно так же рассматриваются дочери, сёстры и внучки, правнучки, племянницы и тёти и т.д. последнего монарха из потомства Вел. Кн. Константина Павловича (конечно, ни у Александра I, ни у Вел. Кн. Константина Павловича потомков-императоров не было, но на момент составления Акта[11] цесаревич Павел Петрович не мог этого знать), потом – ближайшие родственницы последнего монарха из потомcтва Николая I и лишь затем переходим к потомству Вел. Кн. Михаила Павловича (прямо вопреки написанному проф. Коркуновым), и, наконец, к потомству Вел. Княжон Александры, Елены, Марии, Екатерины, Ольги, Анны – дочерей Павла I.

Всё это явственно следует из Акта от 5 апреля 1797 г. и вовсе не соответствует классическому Erbtochter, но, вслед за проф. Коркуновым, все авторы совершали одну и ту же ошибку в толковании, что вынудило их пойти на самые разные ухищрения (в частности, вокруг выражений «Император-Родоначальник» и «последне-царствовавшего»). Таким образом, на самом деле в Акте о престолонаследии никакой двусмысленности на этот счёт нет.

Далее, рассмотрим, что сказано в Основных законах. В первом Своде законов 1832 г. текст соответствующих статей оставался тем же, что был у Павла, он был просто разбит на статьи. При пересмотре этих правил в 1842 г. было добавлено слово «Родоначальник» (там, где у Павла разумелся лишь он сам). Что получается, если понимать это слово именно как указание на Павла I и только на него? По ст. 30, в наиболее простом случае, сначала престол переходит к дочерям последнего монарха (или их потомству, отдавая, опять же, в каждом конкретном поколении приоритет мужским потомкам перед женскими). Затем ситуация усложняется: по ст. 31 престолонаследие переходит к дочерям последнего монарха старшей мужской ветви (т.е. в роде Александра I), и далее к иным его родственницам («ближняя родственница последне-царствовавшего в роде сего сына, по нисходящей от него или сына его старшей, или же, за неимением нисходящих, по боковой линии, а в недостатке сей родственницы, то лицо мужеское или женское, которое заступает её место»), причём благодаря добавлению слов «по нисходящей» понятно, что сначала рассматриваются дочери, внучки, правнучки и т.д., и лишь затем сёстры (вторая степень родства), тёти и племянницы со стороны братьев (третья степень родства), кузины со стороны дядьёв, внучки братьев от племянников[12], сёстры деда со стороны отца (четвёртая степень родства) и т.д. Остаётся лишь та же неясность, кого предпочесть между тётей и племянницей или между двоюродной сестрой и внучкой брата – совершенно прав был проф. Лазаревский, Основные законы прописали желаемый порядок перехода по женской линии недостаточно досконально. В отсутствие чёткого пояснения в законах, как всегда в юридическом анализе, следует рассуждать по аналогии: соответственно, видя, что в другом месте закон требует предпочесть родство по нисходящей линии, т.е. «более молодых» родственниц, можно смело полагать, что при одинаковой степени родства необходимо действовать так же, и потому между тётей и племянницей должно выбрать племянницу (и в прочих случаях равенства степени родства рассуждать аналогичным образом). Несмотря на громоздкость формулировок соответствующих статей, ясно, что правила остались теми же, что установил Павел I, закон лишь внёс небольшое (хотя и недостаточное) уточнение в части приоритета между различными родственницами.

Во всяком случае, поскольку у Александра I и Вел. Кн. Константина Павловича потомства не было, престолонаследие осталось всё в том же роде потомков Николая I, и при определении следующих легитимных претендентов на гипотетический престол достаточно лишь следовать согласно Основным законам строго от «последне-царствовавшего» (в нашим случае, значит, от последнего агната, соответствующего всем критериям[13]), сначала по нисходящим, потом по боковым линиям. Таким образом, ошибка проф. Коркунова не имела пагубных последствий, т.к. и при следовании положениям Основных законов, и при следовании классическому правилу Erbtochter, результат одинаков: рассматриваются потомки Николая I от «последне-царствовавшего». Однако автор счёл своим долгом указать на это затруднение, а также на то, что никакой проблемы, связанной с выражением «Император-родоначальник», на самом деле нет.

В-четвёртых, ещё одной проблемой формулировок Основных законов следует признать то, что если в случае неравнородных браков (ст. 36, 126, 188) прямо исключается всё потомство от таких браков, то в случае браков неразрешённых (ст. 134 и 183) говорится лишь о «детях» (т.е. при буквальном прочтении, внуки и правнуки нарушителей при соблюдении остальных условий могут наследовать?[14]), а в случае браков с неправославной исключают само лицо (ст. 185), но не его детей (о чём подробно и совершенно убедительно писал сенатор Корево[15], но с чем, однако, не согласен был приват-доцент Зызыкин, а за ним и г-н Назаров[16]).

Таким образом, неизбежно создаётся двусмысленность, ибо, с одной стороны, можно пытаться утверждать, как это делают классики, что нельзя передать какое-либо право, которым сам не мог пользоваться (как это заявлял, нпрм., проф. Н.И. Лазаревский: «Линия, представляющая лицо, не имевшее права на престол, очевидно и сама не имеет этого права» (Лазаревский 1898: 86), следуя римскому юридическому принципу Nemo plus juris ad alium transferre potest quam ipse habet[17], и тогда, например, исключать из престолонаследия потомство всех нарушивших ст. 185, но, с другой стороны, легко видеть, что Вел. Кн. Кирилл Владимирович до совершения им самим различных нарушений официально считался потенциальным наследником престола, несмотря на нарушение ст. 185 его отцом, Вел. Кн. Владимиром Александровичем, т.е. сама практика применения Основных законов (которые авторитетно интерпретировать в случае сомнения мог в последней инстанции лишь сам монарх) однозначно показывает, что соответствующие статьи трактовались буквально (что, для определения сегодняшних легитимных претендентов на гипотетический престол, делает посему и автор настоящей статьи). Тем более, что общий анализ правил престолонаследия, принятых в результате реформы Павла I, показывает, что потенциальный переход престола к иностранцам-иноверцам теоретически допускался (см., нпрм., ст. 35), а ведь почти всегда подобные наследники имеют неправославных родителей. Радикальный подход проф. Лазаревского исключил бы вообще почти всех потенциальных наследников престола после исчерпания всех агнатов из-за относительной редкости православных династий. Отметим ещё, что «Фамильный Акт», составленный в 1874 г. перед браком Вел. Кн. Владимира Александровича, определённо оговаривает, что дети, рождённые от его брака с неправославной, «сохраняют все права Престолонаследия, Членам Императорского Дома принадлежащие, по порядку, установленному в Основных Законах» (Думин 2009: 193). Хотя этот Акт и был частным семейным династическим документом (но не частью государственного законодательства), интерпретация ст. 185 тогдашним императором ясна[18].

В-пятых, неудачная редакция ст. 185 Основных законов такова, что она не могла не породить споров (тогда как качественно сформулированный закон исключает всякую двусмысленность): «Брак мужеского лица Императорского Дома, могущего иметь право на наследование Престола, с особою другой веры совершается не иначе, как по восприятии ею православного исповедания». Тут сразу возникает две проблемы толкования:

– что именно подразумевалось под «могущего иметь право на престол»?

– и означало ли это, что если кто-либо женился на неправославной, он ipso facto лишался права на престолонаследие, согласно ст. 185?

Мнения авторов по данному поводу резко разделились. Одни показывали, что ВСЕ члены императорского дома потенциально имели право на престол, и как следствие, все мужчины из царствующего рода должны были жениться на православной или же теряли право на престолонаследие (таково было, например, мнение проф. Коркунова, проф. Лазаревского и др.). Другие утверждали, что имелись в виду лишь те, кто стоял близко к престолу (сыновья и братья императора), добавляя в своей более узкой трактовке слово «непосредственно»: могущего иметь непосредственно право на наследование (тогда как в законе этого нет). Так, сенатор Корево считал, что «статья 185 относится к более тесному кругу лиц» (Корево 1922: 86), т.е. к лицам, близким к трону, но не ко всем членам императорской фамилии[19]. Через столетие после него ту же точку зрения отстаивают сторонники Кирилловичей г-н Думин[20], г-н Закатов (Закатов 2013: 233) и г-н Алексеев (Алексеев 2012: 111) – иного выбора, учитывая их пристрастия, у этих авторов быть и не может. Приват-доцент Зызыкин на это резонно возражал, что в ст. 182 «законодатель употребил выражение “могущий иметь право на наследование престола”, а не выражение статьи 15 (37 изд. 1906) “имеющий на престол право”, то есть разумел всякое мужское лицо Императорского Дома (агната), могущее оказаться престолонаследником, а не только уже состоящее престолонаследником» (Зызыкин 1924: 87-88). О том же писал проф. Коркунов, согласно мнению которого после восстановления в 1889 г. изначальной редакции этой статьи (в 1886-1889 гг. действовала недолго иная, гораздо более узкая), «толкование её не может уже более возбуждать никаких сомнений», и если в 1886-1889 гг. требование касалось только наследника престола и его старшего сына, т.е. «лиц, имеющих непосредственное право на наследование престола, то действующее теперь правило нельзя никак относить только к этим лицам» (Коркунов 1909: 227). Г‑н Думин пытается объяснить изменение формулировки в 1889 г. конкретным составом императорской семьи на тот момент: «Уточнение формулировки в редакции 1889 г. расширяло круг лиц, на которых распространялось это требование, что объяснялось конкретными обстоятельствами» (Думин 2009: 198), после чего этот автор перечисляет наиболее близких к трону лиц, но эта аргументация не выдерживает критики: во-первых, в 1889 г. не было никакого «уточнения» формулировки, а просто Александр III вернул ту редакцию, которая действовала до 1886 г.[21], и во‑вторых, что главное, состав императорской семьи в 1886 г. был ровно тем же, что и в 1889 г.

Крайне интересно отметить, что Александр II, как можно видеть из «Фамильного Акта» 1874 г., придерживался, видимо, той неверной юридически точки зрения, что нарушение ст. 185 (которое констатировалось, в частности, этим Актом) могло бы исправляться последующим переходом супруги в православие, пусть и после брака. Дословно в этом интереснейшем документе, опубликованном г‑ном Думиным (Думин 2009: 193), говорится: «Если, по неисповедимой воле Божией, наследие Престола перешло бы к сыну Моему Великому Князю Владимиру Александровичу, а Супруга Его до того времени оставалась в лютеранском исповедании, то сын Мой Великий Князь Владимир Александрович, по разуму ст. 142-й[22] Основных Законов, не иначе может получить право на Престолонаследие, как по восприятии Его Супругою Православного исповедания». Более того, далее Акт ссылается на ст. 15 и 16 (т.е., ст. 37 и 38 Основных законов по нумерации 1906 г.), касающиеся отречения (говоря, что в случае, если супруга Вел. Князя откажется перейти в православие, Вел. Кн. Владимир Александрович теряет ipso facto право на престол и должен считаться отрёкшимся). И наконец, Акт чётко оговаривает, что если супруга Вел. Князя умирает до того, как он должен унаследовать трон, он «сохраняет право на наследование Престола» (т.е. нарушение ст. 185 устраняется смертью неправославной супруги), а также уточняет, что, что бы ни случилось, «дети, от брака сего рождённые, сохраняют все права Престолонаследия, Членам Императорского Дома принадлежащие, по порядку, установленному в Основных Законах».

Любому непредвзятому юристу совершенно очевидно, что Акт этот, сугубо частный (семейный) и поэтому не включённый в законодательство (в отличие от самых разных официальных манифестов и именных указов), не прошёл глубокой юридической экспертизы, и выраженная в нём воля монарха, пусть и вполне ясная (обеспечить православие потенциальной императрицы, пусть и «задним числом»), противоречила Основным законам в следующих двух аспектах:

– точная формулировка ст. 185 Основных законов, согласно которой переход в православие должен был произойти ДО брака, игнорировалась, а допускалось устранение этого нарушения уже после брака,

– в случае если нарушение ст. 185 произошло, но неправославная супруга скончалась до перехода престолонаследия, допустивший нарушение член императорского дома, согласно «Фамильному Акту», мог наследовать трон.

Понятно, что подход Александра II был тут сугубо прагматическим: обеспечить православие будущей императрицы и при этом дать возможность своему третьему сыну жениться на избраннице и одновременно соблюсти брачный контракт, заключённый с её отцом (согласно которому принцесса могла сохранить свою лютеранскую веру). Но тем не менее, противоречие с Основными законами налицо: ст. 185 чётко требует перехода в православие ДО брака, и ничего не говорится о том, что допустивший нарушение может впоследствии исправить ситуацию – т.е. однажды нарушивший ст. 185 мужской представитель императорской семьи окончательно лишается, согласно ей, права на престол, даже если супруга его позже перейдёт в православие или скончается. Понятно, что подход Александра II был тут умнее, проще и мудрее текста Основных законов – но закон есть закон, и даже сам император не мог его нарушать[23].

Исходя из этого, с их точки зрения, аутентичного толкования[24], сторонники Кирилловичей пытаются делать выводы по поводу правильной трактовки ст. 185 и прав на престол уже Вел. Кн. Кирилла Владимировича (как тоже женившегося на неправославной). Проблема тут в том, что уже после 1874 г., а именно в 1889 г., как было отмечено выше, текст статьи был изменён так, что двусмысленности больше нет, и даже если считать, что правильная интерпретация некачественно сформулированного текста статьи была именно та, что у Александра II в 1874 г., тогда приходится и признать, что официальная доктрина применения статьи 185 изменилась в 1889 г. в силу решения другого самодержца – Александра III, о чём и писал резонно проф. Коркунов.

Интересно ещё, что из этого документа чётко видно, что, по мнению Александра II, женатый на неправославной (и отказывающейся принять православие в момент перехода престолонаследия) лишался права на престол, что Кирилловичи и их сторонники обычно отрицают, начиная с первого же автора, попытавшегося юридически обосновать их претензии – сенатора Корево.

Вообще, надо сказать, что именно сенатор Корево ещё в 1922 г. наиболее полно рассмотрел этот вопрос (Корево 1922: 79-92). После подробного обсуждения он пришёл к общему (и как представляется, частично неверному) выводу, что брак кого-либо из членов императорского дома с иноверной «не лишает ни это Лицо, ни потомство, от этого брака произойти могущее, принадлежащих Им, как Членам Императорского Дома, прав на наследование Престола» (Корево 1922: 92)[25]. Кстати, в других местах своей книги сенатор точно так же ставит знак равенства между членством в императорском доме и правом на наследование престола (нпрм., см. Корево 1922: 72 и 96 и др.). Так же поступает сегодня и г‑н Алексеев, когда пишет, что «лица, причисленные к Императорскому Дому, неразрывно связаны с правом наследования Престола» (Алексеев 2012: 96) – забывая, видимо, что Великие Княгини, супруги мужчин-членов императорской фамилии, также причислялись к императорскому дому, равно как и герцоги Лейхтенбергские, кн. Романовские (по решению императора Николая I, принятому в 1852 г.), а также те, кто отрёкся от своего права на престолонаследие (по ст. 37 и 38 Основных законов), тогда как, разумеется, никакого права на престол у всех этих лиц не было.

Приват-доцент Зызыкин, и вслед за ним г-н Назаров, на всё это совершенно резонно отвечали, что членство в императорском доме вовсе не обязательно подразумевает право на престол (см. Назаров 2004: 17). Т.е. лица, нарушившие ст. 184, вполне могут оставаться членами императорской фамилии (и, например, получать положенное законом содержание), но при этом лишаются права на престолонаследие в силу этого нарушения. И приват-доцент Зызыкин, и г-н Назаров считали совершенно бесспорным, что лицо, нарушившее ст. 185, лишается права на престол (более того, как уже упомянуто выше, оба этих автора и детей от такого брака[26] считали неспособными к занятию престола – на взгляд автора, необоснованно, что подтверждается и практикой, как показано выше). Приват-доцент Зызыкин прямо написал про ошибку «г. Корево, отожествляющего принадлежность к Царствующему Дому с правом на престолонаследие» (Зызыкин 1924: 96) и затем подробно, ясно и убедительно рассмотрел этот вопрос на нескольких страницах своей книги, не оставив камня на камне от построений сенатора Корево. Но при этом сам Зызыкин усложнил вопрос и трактовку ст. 185 ещё больше, поскольку полагал, что ст. 185 «не устраняет вовсе от престолонаследия, а устраняет лишь из основного порядка престолонаследия, установленного для агнатов, и относит этим самым лиц, не отвечающих правилам агнатского престолонаследия, к субсидиарному когнатскому престолонаследию» (Зызыкин 1924: 147). (Этот изощрённый подход, основанный исключительно на аналогиях с немецким правом, и последовательно использованный во многих местах книги Зызыкина, а затем и его последователем г‑ном Назаровым, является изобретённой им конструкцией и ничем в Основных законах не обоснован[27], а потому использоваться не может). Проф. Грибовский тоже совершенно определённо писал, что «для законности, в смысле правоспособности в отношении прав престолонаследия, брака мужского лица Императорского Дома с особой иной веры требуется принятие ею православия» (Грибовский 1912: 69).

Этот спор двух диаметрально противоположных точек зрения отразился и в Мемории Особого Совещания высших сановников 29 января 1907 г.: четверо из девяти его участников полагали, что из ст. 185 «вытекает для Членов ИМПЕРАТОРСКОГО Дома, нарушивших означенную статью закона, как последствие сего, – утрата прав на престолонаследие, доколе допущенное ими правонарушение не будет устранено[28]», тогда как пятеро остальных членов, наоборот, резонно считали, что временная утрата прав на престолонаследие невозможна (и политически опасна), а по поводу ст. 185 сказали, что «не признают возможным вывести отсюда заключение, будто самим фактом вступления в брак с особою, не принявшею православия, Член ИМПЕРАТОРСКОГО Дома лишается прав на престолонаследие. В ст. 185 содержится только указание на воспрещение подобного брака, но ничего решительно не сказано о тех последствиях, какие должно иметь действительное его заключение»[29]. То же писал и сенатор Корево, настаивавший на буквальном прочтении ст. 185, в которой, и в самом деле, ничего нет о лишении права на престолонаследие тех, кто женился на неправославной (см. Корево 1922: 91).

Уже сам факт существования столь оживлённой и глубокой дискуссия как между теоретиками, так и между практиками публичного права, ясно показывает, что редакция ст. 185 отнюдь не была качественной, ибо нет единого и бесспорного мнения о том, как её толковать.

По мнению автора, проблема разрешается так: ст. 184 чётко даёт право заключать браки как с православными, так и с иноверными, тогда как ст. 185 устанавливает ограничение для мужчин династии: перед ними стоит выбор – они либо женятся на православной (или убеждают свою невесту принять православие), либо выбывают из списка могущих занять престол (именно ipso facto, без какого-либо дополнительного требования, как формальное отречение и проч.). Конечно, как уже отмечали некоторые процитированные выше авторы, ст. 185 не устанавливает эксплицитно лишения права на престол в случае нарушения, но при этом:

– учитывая, что цель этой статьи – обеспечить, чтобы не только император, но и его супруга, были православными,

– учитывая, что вообще все Основные законы пронизаны мыслью о том, что император должен не просто формально исповедовать православие, но и стоять на страже догматов веры, и что вообще российский престол тесно связан с православной верой,

– учитывая, что логически слова «могущего иметь право на наследование Престола» в качестве простого уточнения были бы излишни (ибо все члены императорского дома имеют такое право по рождению), а, значит, следует признать, что раз уж они стоят, надо понимать ст. 185 так, что в противном случае (т.е. при заключении брака с иноверной) член императорского дома лишается права на престол. (Да, можно понимать это и так – вслед за проф. Коркуновым, например, – что тут имеются в виду лишь те из потенциальных наследников престола, кто стоит довольно близко к нему, – но это в действительности не меняет сути дела, т.к. в случае и такой интерпретации можно заключить, что просто закон позволяет, таким образом, дальним родственникам императора заключать браки с принцессами из неправославных стран (коих большинство в Европе), чтобы не сужать чересчур жёстко их выбор, и именно в силу того, что они далеки от престола и не так важно, чтобы они обязательно женились на православных. Однако из такой интерпретации вовсе не следует, что они не лишались права на престол. Иначе бы следовало признать, что Основные законы допускают, пусть и слабую, вероятность нахождения на престоле православного императора с неправославной женой, что, учитывая весь дух Основных законов Российской империи, трудно себе представить[30]).

Подводя итог, автор полагает, что следует понимать ст. 185 так, что в случае брака с неправославной член императорского дома лишал себя (но не своё потомство) права на престол.

В-шестых, Основные законы Российской империи устанавливают, что престол после исчезновения всех агнатов переходит женскому лицу, наиболее близкому к последне-царствовавшему монарху (ст. 30-34), а затем его мужским и потом женским потомкам. Как уже говорилось выше, формулировки этих статей тяжеловесны и недостаточно точны и притом умалчивают о ряде важных аспектов. Для начала, учитывая, что таким образом рассматриваются почти сплошь иностранцы, возникает сразу правомерный вопрос: насколько к ним применимы различные критерии, содержащиеся в Основных законах? Многие аспекты вообще не были предусмотрены Павлом I. Например, ст. 35 рассматривает случай, когда наследующее лицо царствует уже на другом престоле и исповедует не православие, а иную религию: ему достаточно выбрать веру и престол, и в случае выбора православия оно может унаследовать трон Российской империи. Но что, если это лицо – мужчина, и он уже женат, причём на неправославной (очевидно, наиболее частый случай)? Ст. 185 теоретически мешает ему занять трон (и обращение в православие его супруги уже не решало бы дело: оно ведь должно было бы произойти ДО брака)[31].

Вследствие этого получается, что подавляющее большинство мужчин, происходящих от Романовых по женским линиям, исключаются (остаются лишь греки, болгары и югославы, либо ещё холостые мужчины), что несколько нелогично. Опять же, во многих случаях идёт речь о разведённых, женатых на разведённых или же о супругах, женатых неравнородным (с точки зрения российского законодательства) браком, тогда как эти ущербные, с точки зрения российского закона, браки были более чем приемлемы в той стране, где происходили. Как же можно ослабить тут хоть какие-то условия, чтобы счесть того или иного иностранного принца приемлемым, тогда как есть прямые мужские потомки Романовых, исключённые из-за несоблюдения какого-либо из этих же условий? Это было бы лишено логики, и трудно себе представить, чтобы это входило в намерения Павла I и Александра I (которые определили все основные условия престолонаследия). Поэтому, увы, нет никакого выбора[32], и мы вынуждены использовать условия, определённые в Основных законах как есть, без какой-либо адаптации, как будто бы соответствующие лица были изначально членами императорского дома – ибо если встаёт вопрос об их правах на престолонаследие, они на момент рассмотрения их прав становятся оными.

Наконец, в-седьмых, ещё один спорный вопрос, по поводу которого было много дискуссий и публикаций, связан с возможностью для царствующего императора лишать кого-либо из членов императорской фамилии права на престолонаследие. С одной стороны, ст. 222 даёт ему полномочия на применение любых санкций к членам династии, нарушающим Основные законы Российской империи. С другой, можно утверждать, что само причисление к императорскому дому по рождению и внесение в родословную книгу (ст. 137) даёт и автоматическое право на престол (при условии соблюдения, конечно, всех положенных критериев), поскольку известно, что Павел I как раз хотел обеспечить определение наследника без тени сомнения и личного произвола со стороны царствующего монарха. Вопрос отнюдь не праздный: после многочисленных нарушений Основных законов Вел. Кн. Кириллом Владимировичем Николай II своей резолюцией от 15 января 1907 лишил прав на престолонаследие и самого Вел. Князя, и будущее потомство от запрещённого императором брака.

Многие исследователи полагают, что делать это он был не вправе, на что указывали уже пятеро из девяти участников Особого Совещания 29 января 1907 г. (председатель Фриш, члены Голубев, Извольский, барон Икскуль фон Гильденбандт и гр. Пален), а также авторы сенатор Корево, приват-доцент Зызыкин и г-н Назаров (см. аргументацию этих пятерых участников Особого Совещания 29 января 1907 г. в Мемории совещания и книги этих трёх авторов[33]). Согласен с ними и автор настоящей статьи. Но при этом необходимо добавить, что на самом деле, вопрос сложный и спорный. И хотя мнение автора иное, следует признать, что сама редакция ст. 222 (несмотря даже на то, что исторически она вообще не относилась к престолонаследию, а только к правам членов императорского дома, таким, как их содержание) и сам характер самодержавной власти дают определённое основание считать, что Николай II имел всё же право на такое решительное действие. То есть юридически и политически обе точки зрения обоснованы и имеют право на жизнь – и не зря ещё во время существования монархии на совещании на высочайшем уровне мнения важнейших сановников (которые, безусловно, и практику и дух монархии понимали гораздо лучше нас) разделились практически поровну. Но во всяком случае, поскольку вопрос дискуссионный, в анализе ниже будем исходить из того, что Николай II превысил тут свои полномочия, просто чтобы толковать закон в случае сомнения максимально справедливо, а именно, в пользу лиц, чьи права ущемляются (т.е. в данном случае, в пользу Вел. Кн. Кирилла Владимировича и его потомства). В связи с этим резолюция от 15 января 1907 г. в качестве аргумента нами не используется.

Читать дальше              Вернуться в начало              PDF версия

[1] См. сайт http://imperialgerold.ru/, раздел «О наследовании Императорского Всероссийского Престола».

[2] Вероятно, они так решили, в частности, под влиянием формулировок Акта о престолонаследии и наличия в ст. 30 и 31 Основных законов выражения «последне-царствовавшего» и в ст. 30 выражения «ближайшем к Престолу», что не могло не навести на мысли об Erbtochter.

[3] О том же писал и проф. Н.О. Куплеваский в рецензии на курс проф. Н.М. Коркунова (Куплеваский 1894: 6).

[4] Единственный пример – проф. Н.О. Куплеваский, см. ниже.

[5] Здесь, конечно, автору будут возражать, что, значит, если бы у Александра I осталось потомство от его дочерей (в реальности, увы, умерших во младенчестве), а мужчин-агнатов Романовых в 1917-1918 гг. не осталось бы вообще, в отсутствие дочерей у Николая II престол унаследовали бы, к примеру, не сёстры Николая II, а дальние потомки Александра I от его дочерей, т.е. весьма дальние родственники последнего монарха. Следует согласиться, что это было бы нецелесообразным и несколько нелогичным, но именно такой порядок избрал Павел I, а за ним и Основные законы.

[6] «Почти никто» – потому что процитированная выше статья проф. Коркунова была написана в ответ на критику проф. Куплеваского, который писал, что «очень запутанным и едва ли правильным представляется [ему] изображённый у проф. Коркунова порядок наследования престола» в том, что касается женских линий (Н.О. Куплеваский 1894: 6). Больше нигде критики этих рассуждений проф. Коркунова автор не видел. При этом, хотя проф. Куплеваский и настаивал на (правильном) понимании выражения «Император-Родоначальник» исключительно как Павел I, он лишь довольствовался критикой курса своего коллеги и не прояснил до конца вопрос престолонаследия по женской линии, только сославшись на «общепринятое» (?) толкование, на что и обрушился затем в своём ответе проф. Коркунов (который после обоснованной критики коллеги должен был бы задуматься, точно ли он понимает вопрос правильно, но не задумался).

[7] Что и привело в 1969 г. Кн. крови имп. Владимира Кирилловича к одностороннему провозглашению своей дочери кнг. Марии Владимировны Романовой будущей наследницей в качестве главы императорского дома, которое вызвало критику и протесты со стороны других Романовых.

[8] С 1920-х (когда были изданы книги сенатора Корево и приват-доцента Зызыкина) и до 1990-х публикаций о юридических аспектах престолонаследия, кажется, не было.

[9] В каком порядке? Акт не говорит, тогда как степень родства та же (вторая).

[10] Но в каком же порядке между ними? Степень родства (и юридически, и генеалогически) тут опять идентична (третья). Учитывая, что для переходов по мужской линии фундаментальный принцип – первородство, видимо, приходится и тут всегда предпочитать старшую из этих родственниц, а значит, сначала тётю, затем племянницу и наконец, правнучку. Но зная, что, скорее всего, тётя на момент смерти племянника уже сама не живёт, по сути, мы говорим о её потомстве, которое заступит её место (порядок заступления). Т.е. выходит, что мы предпочтём, например, дочь или внучку двоюродного брата или двоюродной сестры родной правнучке последне-царствовавшего? Акт Павла I ни слова о том не говорит. К счастью, Основные законы несколько уточнили порядок (но всё же недостаточно чётко!), добавив в ст. 31 слова «по нисходящей […] линии». Таким образом, СНАЧАЛА идут правнучки (и их потомство), а ПОТОМ тёти и племянницы (и их потомство), но в каком же порядке? В Основных законах ответа нет.

[11] Акт о Престолонаследии был подготовлен ещё в 1788 г., т.е. задолго до воцарения Павла I.

[12] Те, что от племянниц, наследуют уже раньше в силу заступления на место племянниц.

[13] Конкретно идёт речь о Кн. крови имп. Василии Александровиче, умершем в 1989 г.

[14] Нет, такое представить себе невозможно, потому что, во-первых, тогда в престолонаследии в некоторых случаях образовывалась бы неопределённость (что Акт Павла I исключал совершенно) при подобном «восстановлении» права наследования у какой-либо ветви и пресечении затем младшей по отношению к ней ветви (кто наследует потом? Третья ветвь или мы должны вернуться к предыдущей?), и, во-вторых, это совершенно противоречило бы смыслу ст. 134, призванной служить тому, чтобы царствующий император мог контролировать, кто входит в императорский дом и чьё потомство может потенциально унаследовать престол. Таким образом, надо полагать, следует (как и в случае с морганатическими браками), исключать из престолонаследия всё потомство от неразрешённых браков, а не только детей.

[15] См. Корево 1922: 48 и 94: аргументация сенатора тут юридически безупречна.

[16] То, что двое последних не правы, легко видеть хотя бы по тому, что Кнж. крови имп. Татьяна Константиновна для получения разрешения в 1911 г. на морганатический брак с кн. Багратионом-Мухранским должна была подписать отказ от прав на престолонаследие, тогда как её мать была до конца жизни лютеранкой, т.е. ст. 185 вовсе не мешала её детям считаться легитимными наследниками.

[17] «Никто не может передать другому больше прав, чем сам имеет» (лат.).

[18] При этом необходимо заметить, что в двух других аспектах трактовка ст. 185 в том же документе противоречила Основным законам, см. ниже. Но в том, что касается прав детей от брака с неправославной, никакого противоречия нет.

[19] Этот момент важен. Сенатор сделал такой вывод из сопоставления текстов ст. 184 и ст. 185, которые, как он считал, противоречили бы одна другой, если понимать, что они касаются одних и тех же лиц (Корево 1922: 85-86 и 89-90). Вместе с тем, напротив, трактовка становится логичной и никакого противоречия не возникает, если понимать так, что а) члены императорского дома (мужчины и женщины) могут вступать в брак с иноверными супругами (ст. 184), и б) мужчины, могущие потенциально занять престол, должны жениться только на православных (ст. 185), а иначе это право теряют. Ровно о том же писал и приват-доцент Зызыкин: «Но противоречия никакого нет. Обе статьи говорят о разном круге лиц […]. Затем обе статьи говорят о разных предметах […]» (Зызыкин 1924: 154).

[20] «Буквальное понимание статьи 185 означало бы полный запрет на их браки с неправославными» (Думин 2009: 188 и 192). На это, разумеется, легко возразить, что это отнюдь не так, поскольку просто мужским представителям рода предоставлялся чёткий выбор: жениться (с разрешения императора) на неправославной и таким образом лишиться потенциального права на престол или же убедить свою невесту в необходимости сменить вероисповедание.

[21] По интуитивно убедительной версии г-на Назарова (но не подкреплённой, кажется, каким-либо доказательством), решение такое император принял потому, что после аварии царского поезда в 1888 г. осознал, что на троне его заменил бы брат, Вел. Кн. Владимир Александрович, и его неправославная (на тот момент) супруга. См. Назаров 2004: 17.

[22] Это и есть ст. 185, просто её номер в 1892 г. поменялся.

[23] Если бы вопрос в 1874 г. рассматривался по просьбе Александра II компетентными юристами (чего, очевидно, сделано не было), ему бы, конечно, указали на несоответствие этого «Фамильного Акта» Основным Законам, причём, поскольку речь шла о ст. 185, император легко мог бы изменить её текст, т.к. она относится к тем статьям, которые он мог менять единолично (см. ст. 125 Основных законов).

[24] Аутентичным толкованием может быть лишь то, что приняло силу закона, но никак не частное мнение. Так, прямое желание Николая II лишить Вел. Кн. Кирилла Владимировича и его потомство права на престолонаследие, хотя и выраженное предельно чётко в письменной форме его резолюцией от 15 января 1907 г., точно так же осталось лишь частным мнением, не ставшим законом (на что сами же сторонники Кирилловичей постоянно указывают).

[25] Сложно с ним не согласиться в том, что касается детей от такого брака, но автор настоящей статьи категорически не согласен с его пониманием ст. 185 по поводу самого лица, женившегося на неправославной: нет возможности трактовать ст. 185 иначе как лишающую это лицо права на престол.

[26] Весьма интересно, однако, что, если верить записи в дневнике В.М. Пуришкевича (источника не самого надёжного, ибо он относился к «Владимировичам» – т.е., к Вел. Кн. Кириллу Владимировичу и его братьям – очень негативно), министр юстиции И.Г. Щегловитов был того же мнения, которого позднее придерживались и эти два автора – тогда как, казалось бы, должен был знать Основные законы Российской империи досконально. Пуришкевич писал о разговоре Щегловитова с Вел. Кн. Борисом Владимировичем так: «Щегловитов, ставший после этого разговора с великим князем Борисом предметом их самой жестокой ненависти и получивший от них кличку Ваньки Каина, разъяснил великому князю, что прав у них на престолонаследие нет вследствие того, что великая княгиня Мария Павловна, мать их, осталась и после брака своего лютеранкой.

Борис уехал, не солоно хлебавши, но через некоторое время представил в распоряжение Щегловитова документ, из коего явствовало, что великая княгиня Мария Павловна из лютеранки уже обратилась в православную…» (см. В.М. Пуришкевич, «Дневник Члена Государственной Думы Владимира Митрофановича Пуришкевича», Рига, 1924, с. 27).

[27] На то же резонно указывает и сторонник Кирилловичей г-н Закатов (Закатов 2013: 236).

[28] В результате развода или смерти неправославной супруги – как те же члены Особого Совещания уточняют несколькими строками ниже. На самом деле, уже допущенное нарушение никак не могло быть устранено: Основные законы такой возможности не предусматривали.

[29] Затем эти члены Особого Совещания определённо сказали, что брак Вел. Кн. Кирилла Владимировича нарушил догматы Церкви, тогда как они должны охраняться каждым императором, вступающим на престол, т.е. ещё раз признали, что он не может – в силу ст. 64 Основных законов – наследовать престол, но поскольку, по их же мнению, лишить его права на престолонаследие император не мог, они рекомендовали для ясности добиться добровольного формального отречения Вел. Князя и обнародовать его, чтобы избежать событий, подобных произошедшему в 1825. Уточню: все девять участников Особого Совещания единогласно полагали, что Вел. Кн. Кирилл Владимирович наследовать престол не мог. Вместе с тем, четверо из них придерживались позиции, что это уже было понятно из резолюции Николая II от 15 января 1907 г., а пятеро считали необходимым для предотвращения потенциальных затруднений (вроде тех, что имели место в 1825 г.) располагать эксплицитным отречением Вел. Кн. Кирилла Владимировича от его прав на престолонаследие, поскольку его запрещённый брак не был общеизвестен, и в отсутствие информации о его нарушениях Основных законов для населения он оставался четвёртым в порядке престолонаследия.

[30] Со своей стороны, сенатор Корево по этому вопросу замечал, что «в Основных Законах не имеется категорически выраженного правила о том, что Императрица Супруга Императора должна исповедовать Православие» (Корево 1922: 45), и приводил как пример, что ещё неженатый император мог бы жениться и на неправославной (формально сенатор был прав: да, в самом деле, ст. 63 говорит лишь о самом императоре, который обязан исповедовать православие, но не о его супруге; и да, ст. 185 касается потенциальных наследников и прямо не касается уже царствующего монарха). Полагаем, что это казуистика, и в юридическом анализе, помимо буквального прочтения какого-либо закона, нужно учитывать и его дух – иначе порой легко дойти до абсурда.

[31] Тут следует заметить, что сенатор Корево был не согласен с этими соображениями: см. Корево 1922: 24, где автор как раз прямо писал, что ст. 35, которая требует принятия православия наследующим престол лицом и его наследником, «не требует, чтобы с ними вместе отрекались от веры и их супруги» и «равным образом статья 35 не говорит, чтобы (в случае если супруги этих лиц не избрали бы православной веры), сами лица эти лишались прав на Престол», после чего сенатор заключал: «Отсюда ясно, что возможен случай, когда супруга Наследника и Императрица (Супруга Императора) или Супруг Царствующей Императрицы оказались бы неправославными». Понятно, что эта позиция сенатора Корево связана, прежде всего, с его общим взглядом на ст. 185 (см. выше), а также с его желанием подвести юридическую базу под претензии на престол Вел. Кн. Кирилла Владимировича (который 2 года спустя после выхода книги Корево и провозгласил себя «Императором Кириллом I»). Проблем в такой позиции три. Во-первых, требовать от прямых мужских потомков, агнатов, более строгого соблюдения тех или иных принципов, чем от иностранцев, потомков по женской линии, несколько нелогично и противоречит самому духу принципов Павла I, который хотел дать максимальный приоритет мужчинам и мужским линиям. Во‑вторых, допускать послабление именно в вопросе веры (который и у Павла I и в Основных законах пронизывает все правила) или в вопросе следования догматам православной Церкви (нпрм., в вопросе браков с близкими родственниками или браков с разведёнными) и при этом требовать строгого соблюдения принципа равнородного брака (который изначально вообще не предусматривался у Павла I, а был добавлен Александром I в 1820 г.) тоже довольно нелогично. Совершенно понятно из сопоставления целого ряда статей, что православный характер монархии и императорской власти был фундаментом Основных законов Российской империи и что они были нацелены на то, чтобы потенциальные наследники престола воспитывались в православной вере и рождались у родителей, придерживающихся православия. Согласно Основным законам, норма – это родиться в разрешённом, законном, согласном с правилами православной Церкви, равнородном браке у родителей, которые оба исповедовали православие до брака, и именно такие дети должны впоследствии наследовать престол. Вопросу веры невест мужчин, членов императорского дома, уделяется в Основных законах такое внимание, что буквоедский подход сенатора Корево не кажется приемлемым. Откуда и общий выбор автора настоящей статьи: использовать для рассмотрения потенциальных наследников престола по женской линии ровно те же критерии, что и для членов императорского дома по мужским линиям. (Несмотря даже на то, что этот подход исключает очень многих потенциальных кандидатов: подавляющее большинство живущих в XX веке иностранных потомков Павла I заключало неравнородные браки, браки с неправославными, иногда с разведёнными, разводились сами и проч.). Тем не менее, для полноты картины, в таблице В ниже предлагается и такая версия престолонаследия, где учитываются также претенденты, женатые на неправославной (в отличие от таблицы Б, где они отсекаются). Ещё заметим, что приват-доцент Зызыкин тоже допускал наследование такого женатого на неправославной иностранца, но лишь в самом крайнем случае (см. Зызыкин 1924: 114), чтобы избежать ещё худшего зла – отсутствия наследника трона. Г-н Шайрян, со своей стороны, прямо пишет: «Закон допускал, таким образом, что лицо, до которого дошла очередь на наследование российского Престола в связи с исключительными обстоятельствами, мог быть рождён в семье неправославных родителей, иметь инославного супруга и мог сам не исповедовать православия к моменту призвания его на Престол» (Шайрян 2014: 51).

[32] Есть, всё же, и иная точка зрения, согласно которой, предъявлять строгие требования тем, кто с детства знает, что является членом императорского дома, – нормально, поскольку различные правила нарушаются ими с полным осознанием последствий для них и/или их потомства (в зависимости от нарушений и соответствующих статей Основных законов), тогда как переход по женской линии к лицам, которые чаще всего живут за рубежом, происходит в крайнем и исключительном случае (когда нет более соблюдающих все условия агнатов), и от них, мол, не приходится требовать соблюдения различных условий, о которых они, скорее всего, и не знали. Если следовать такой аргументации, можно согласиться, получается, и на лиц, которые разведены, женились морганатическими браками или на неправославных и т.п. Но тогда, разумеется, становится трудно определить, как должно переходить престолонаследие, ибо выбор критериев, которые учитываются или отбрасываются, произволен, комбинаций может быть сколь угодно много, и они приводят зачастую к тому, что престол перешёл бы не просто к иностранцам, но и вообще к недворянам. Нпрм., если сделать реконструкцию престолонаследия для варианта, когда при переходе по женской линии в 1989 г. забывается на время обо всех критериях (поскольку такой переход, с точки зрения Основных законов, – исключительное явление и делается лишь для того, чтобы гарантированно обеспечить наличие наследника трона), то после Кн. крови имп. Василия Александровича престол перешёл бы к его дочери кнг. Марине Васильевне Романовой, разведённой, а затем к её 4 детям от первого брака, простым американцам по фамилии Бидлстон. Неясно, какой глубинный смысл был бы в восстановлении монархии с передачей престола таким претендентам (сколь симпатичными они бы ни были).

[33] И прежде всего, весьма подробное рассмотрение этого вопроса в книге Корево 1922: 65-71.